Гость: Дмитрий Лиханов - издатель журнала "Няня", заместитель председателя Российского детского фонда
Рубрика "Журфикс".
АВЕРИН: Заместитель председателя Российского детского фонда Дмитрий Лиханов у нас в студии. Здравствуйте, Дмитрий!
ЛИХАНОВ: Здравствуйте!
АВЕРИН: Дмитрий, Вы предложили поговорить о ювенальной юстиции. С Вашей точки зрения, эта тема больна для России, больная для мира? Почему издатель журнала "Няня" и писатель так этим озабочен?
ЛИХАНОВ: Ну, вы, поскольку работаете на радио, наверное, слышите об этом.
АВЕРИН: Слышу разное. Я поэтому и спрашиваю Вашу точку зрения: болит ли это именно в России, или болит это уже во всем мире так, что невозможно про это не говорить?
ЛИХАНОВ: Это болит пока что в Европе, но скоро будет болеть и у нас. Потому что Европа, европейские органы власти, Совет Европы занимаются этим впрямую ежечасно, ежеминутно и каждый день.
АВЕРИН: Давайте все-таки напомним эту историю.
ЛАРСЕН: Голландскую историю.
АВЕРИН: Ну, финскую скорее.
ЛИХАНОВ: Давайте с голландской начнем.
ЛАРСЕН: На самом деле финскую историю освещают все средства массовой информации, а о голландской истории просто молчат. А там мать-одиночка, россиянка, 10 лет живет в Голландии.
ЛИХАНОВ: Давайте, я предысторию расскажу. История такая. Татьяна 10 лет назад уехала в Голландию за любимым человеком и родила там двоих детей. По голландскому законодательству ребенок считается по крови, а не по месту рождения.
ЛАРСЕН: То есть дети тоже граждане России?
ЛИХАНОВ: Отец, если до рождения ребенка не обратился в магистрат и не сказал о том, что он отец, то считается, что отца нет. Вот это как раз тот случай самый. У нее двое детей, старший Максим ходит в школу, ему 8 лет. Все начиналось точно так же, как и финская история, которая уже всем навязла в зубах. Он учительнице сказал, что он не хочет идти домой, потому что мама его будет ругать. По голландскому и вообще общеевропейскому законодательству, как вы знаете, учительница тут же стукнула в соответствующую организацию общественную (общественную, подчеркиваю), которая в свою очередь передала информацию в комиссию по защите прав ребенка (это организация при Минюсте Нидерландов). Сразу же скажу, что вначале ребенка поместили с согласия матери в этот коррекционный центр. Была встреча, как она мне потом рассказала, очень доброжелательная, и ей сказали: ну, вот видите, с ребенком могут быть проблемы, давайте, мы его обследуем, посмотрим, как он себя чувствует, это будет хорошо мальчику. Ребенка отправили туда, а потом отдали ей, но с диагнозом "гиперактивность", то есть он очень активный мальчик, но это не болезнь, правда?
ЛАРСЕН: Мы совсем недавно обсуждали в эфире, что такого диагноза практически не существует.
ЛИХАНОВ: Правильно. Но, тем не менее, ей дали таблетки и сказали: пусть ребенок каждый день эти таблетки глотает. Когда ребенок начал глотать таблетки, то выяснилось, что он как-то начал плохо на это реагировать: он заторможенный был, неадекватный и так далее. Она перестала давать ему таблетки, и это тоже стало предметом обсуждения, поскольку не соблюдалось предписание врачей. Далее. Поступили в этот коррекционный центр и в Комитет по защите прав детей Нидерландов анонимные (я подчеркиваю, анонимные) сведения о том, что она его бьет палкой железной. Никаких доказательств этому не было, никаких синяков и так далее.
ЛАРСЕН: Ну, в итоге что? В итоге у нее ребенка изъяли опять, да?
ЛИХАНОВ: В итоге он остался в этом коррекционном центре, притом, что мальчик говорит: я хочу к матери.
ЛАРСЕН: Ну, это история жуткая. И еще более жуткая история финская.
ЛИХАНОВ: Я хочу вам сказать, что, в отличие от финских и французских историй (вы помните еще Захарову с ее дочкой, которую так и не вернули), там были отцы - граждане этих стран - финны и французы. А здесь же ребенок…
ЛАРСЕН: Вообще, по отношению к русским гражданам какое-то вопиющее… И в случае с Робертом Ранталом, у него ведь двойное гражданство: и русское, и финское. Я с Вами абсолютно согласна, что это какие-то очень странные истории и очень мрачные, и явно характеризующие ювенальную юстицию, как что-то очень плохое. Но, с другой стороны, истории, которые происходят у нас в стране, о которых мы слышим регулярно: насилие над детьми в семье, об убийствах детей…
АВЕРИН: Вот, ты знаешь, мы, к сожалению, не слышим. Потому что всякая история, которая происходит в Голландии или в Финляндии, она становится поводом для того, чтобы наш уполномоченный по правам человека взял командировку и поехал в Финляндию разбираться. А когда это в городе Кунгуре каком-нибудь происходит, во-первых, про это никто никогда не напишет. Во-вторых, никакой уполномоченный по правам человека командировку в город Кунгур не возьмет и туда не поедет. И мы, в общем, лицемерим отчаянно, когда так защищаем этих детей, конечно, попавших в сложную ситуацию в Финляндии.
ЛИХАНОВ: Владимир, я все-таки защищу господина Астахова и скажу, что он недавно приехал из Кунгура, он был в доме для детей, неполноценных умственно, в Уральском регионе. Так что в Кунгур он тоже ездит. Но дело не в этом.
ЛАРСЕН: Но, согласитесь, что ситуация с насилием в семье в России…
ЛИХАНОВ: А вы цифры знаете?
ЛАРСЕН: Я не знаю. Я не хочу их знать, я боюсь.
ЛИХАНОВ: А вот я вам скажу. Притом, это цифры даже не наши, это в свое время Медведев их озвучивал. Значит, убивают каждый год в России почти 2 тысячи человек, просто убивают.
ЛАРСЕН: Детей?
ЛИХАНОВ: Детей, именно детей.
ЛАРСЕН: Родители?
ЛИХАНОВ: Родители, в основном, в семьях. И фактов насилия над детьми порядка 100 тысяч в год.
ЛАРСЕН: Это только официальные данные, которые удалось каким-то образом определить.
ЛИХАНОВ: Это официальные, безусловно.
ЛАРСЕН: И ведь будь у нас ювенальная юстиция в том виде, в котором она существуют на западе, я думаю, что этих фактов будет значительно меньше, либо за них какие-то гораздо более суровые последствия следовали.
АВЕРИН: А вот здесь вот не уверен. Потому что, в конце концов, все это вопрос, извините, доверия к государству. Потому что там же финская общественность не всколыхнулась настолько, чтобы выйти на улицу и протестовать. Значит, там существует некий договор общественный.
ЛАРСЕН: А чего протестовать? С точки зрения финской общественности все правильно, потому что по закону.
АВЕРИН: Да, я про что и говорю, что финское общество доверяет государству, и в этом смысле тоже, а не только в смысле высоких налогов, там еще чего-то, и поэтому, с точки зрения финского общества, вмешательство государства в эту самую частную семейную жизнь вполне оправдано и, в общем, разумно. И у нас ситуация, когда мы, по большому счету, не доверяем нашему государству: ни милиции, ни прокуратуре, ни суду, ни системе исполнения наказаний, ни армии, ни правительству, ни политикам нашим. И тоже существуют совершенно определенные цифры по этому поводу. И если еще, не дай бог, наше государство начнет вмешиваться в нашу семью, которому я и так не доверяю, у меня осталась одна территория, которую я отстаиваю, это мое частное пространство и моя семья. Если оно еще и сюда полезет, извините, в мою спальню, вот уж тогда просто… Я не доверяю нашему государству. О какой ювенальной юстиции у нас может идти речь?
ЛИХАНОВ: Да, вы знаете, я думаю, что по европейским законам всем меня уже давно пора, как минимум, лишить Шенгенской визы и арестовать.
ЛАРСЕН: Новый славянофил?
ЛИХАНОВ: Да. Потому что я за всю жизнь моего ребенка 24-летнего уж пару раз точно ему ремнем всыпал. Понимаете, и это уже повод для того, чтобы меня привлечь к ответственности. Я вот чего боюсь. Не плох сам по себе контроль над проблемой насилия над детьми в европейском понимании. Но, сами понимаете, что, попав на русскую почву, это превратится в чудовище. Потому что органы опеки, которые существуют и которые действуют на территории нашей страны, они все извратят с точностью до наоборот.
ЛАРСЕН: Так они и сейчас… Они, извините, только органы - это единственное, как их можно назвать, больше ничего. Какая опека? О чем речь?
Аудиоверсию беседы слушайте здесь:
Источник: http://www.radiomayak.ru/tvp.html?id=223460
интернет-портал для родителей
